Кира усмехнулась:

– У мужиков при воздержании мозги всегда лучше работают…

– А также исправляется почерк, – добавил Служкин.

– Так заведи себе любовницу, не мучайся. – Кира в деланом недоумении пожала плечами. – Баб вокруг – только свистни.

– Ладно, хватит топтаться на моих мозолях, – устало завершил тему Служкин.

Они замолчали, пили вино, курили и смотрели друг на друга. За окном совсем стемнело. Над верхушками сосен рассыпалась звездная карамель. Сигарета в длинных пальцах Киры дымилась ровной белой струйкой. Сейчас Кира была очень красива какой-то равнодушной, насмешливой и доступной красотой.

– Ты знаешь, что Будкин любит твою жену? – наконец спросила она.

– Новости из временных лет Повести, – мрачно ответил Служкин. – Без меня у них бы ничего и не вышло.

– Так ты что, сам все это подстроил?… – Кира негромко засмеялась, глядя на него с некоторым уважением, и сказала: – Ну, я догадывалась о твоей непомерной гордыне, однако не думала, что она непомерна до такой степени…

– То есть? – удивился Служкин.

Кира глядела на него снисходительно-понимающе.

– Когда жена не дает, то чудесный способ продемонстрировать свое презрение и власть над ней – подложить ее под другого. И Будкину хорошая затычка в рот. Он тебе, наверное, осточертел своими любовными победами – вот ты его и втоптал в грязь, заставив полюбить свою жену. Да и мне самой в общем-то мимоходом оплеуха за строптивость: не хочешь, мол, со мною спать, так и с Будкиным не дам, стерва. Одним выстрелом сразу трех зайцев.

Служкин глубоко задумался, окутавшись облаком дыма.

– Ну ты меня и расписала, – сказал он. – Я теперь сам себя в зеркале пугаться буду. Просто Макиавелли какой-то, мелкого пошиба.

Кира усмехнулась и, подняв над головой руки, сладострастно потянулась в кресле. Потом бросила недокуренную сигарету в пепельницу и встала.

– Столик и кресла отодвинь, диван расправь и застели, – велела она. – Белье вон там, в шкафу… А я приму ванну.

– Угу, – одеревенело ответил Служкин.

Кира выскользнула из комнаты, и скоро раздался шум душа.

Служкин немного посидел, потом помотал головой, потом поднялся и стал отодвигать столик и кресла, раскладывать диван, стелить постель… Когда все было готово, он забрал обе бутылки и зачем-то понес их на кухню.

Дверь ванной предусмотрительно была чуть приоткрыта. В светящейся щели мелькало что-то белое и округлое – это Кира принимала душ, изгибаясь, как красотка из рекламы шампуня. Служкин, как пятиклассник, некоторое время постоял у двери, затаив дыхание, потом криво ухмыльнулся и пошел на кухню.

Когда Кира вышла из ванной, придерживая у горла расстегнутый халатик, Служкин сидел на табуретке посреди темной кухни, как филин в дупле, и глядел на нее круглыми, желтыми, светящимися глазами. Кира многозначительно произнесла:

– Я пошла… А ты прими душ. Я жду.

И она грациозно уплыла в комнату.

Служкин неуклюже ввалился в ванную, заперся, бухнулся на унитаз и вытащил из карманов обе бутылки. Он начал быстро пить, чередуя портвейн с марочным вином, и закурил.

Когда он наконец появился в дверях комнаты, Кира делала вид, что спит. Она, совершенно голая, лежала на боку на диване, обхватив обеими руками подушку. Вид ее выражал полную беззащитность и невинность в степени святой наивности. Служкин непрочно утвердился у краешка дивана, держа руки за спиной, и уставился на Кирин зад, как Папа Римский на черта.

Через некоторое время Кира зашевелилась, точно служкинский взгляд припекал ее, оглянулась через плечо, медленно поднялась и томно уселась, оглаживая себя ладонями по небольшим, крепким грудям и пропуская между пальцев напружинившиеся соски.

– Ну, иди же ко мне, дурачок… – прошептала она и посмотрела на Служкина сквозь рассыпавшиеся по лицу волосы.

– Стоп! – хрипло ответил Служкин. Глаза его были уже совершенно пьяные, но он продолжал пьянеть дальше, хотя дальше, казалось бы, уже некуда. – Знаешь, как нынче приличные люди в гости ходят? – неожиданно спросил он. – Они покупают две бутылки, звонят в дверь, и когда хозяин открывает, делают так…

Тут Служкин стремительно выхватил из-за спины две пустые бутылки, звонко припечатал их донышками к своему лбу на манер рогов и со страшным воплем «Му-у!!», потеряв равновесие, с грохотом полетел под диван.

Через десять минут он уже брел по улице на квартиру к Будкину.

Незачем и не за что

Посреди урока Служкина вызвали в учительскую к телефону.

– Витя, это ты? А это я, – пропищало в трубке.

– Сашенька? Ничего себе! – изумился Служкин. – Как ты номер узнала? Даже я его не знаю!

– В справочнике посмотрела, Витя, – виновато сказала Сашенька. – Не в этом дело… Витенька, я хочу тебя срочно видеть… Прямо сейчас…

– А что случилось? – забеспокоился Служкин.

– Да ничего… Но ты мне очень нужен, Витенька… Приди…

– У меня вообще-то еще уроки… – озадачился Служкин.

– Ну, я так редко тебя прошу о чем-нибудь…

– Ладно, – вздохнув, согласился Служкин. – Жди.

Он кое-как довел урок до конца и на перемене пошел к завучам отпрашиваться.

Заводоуправление, как всегда, поражало ничем не истребимым ощущением послеобеденного покоя. На лестничных площадках пахло сигаретным дымом. В коридорах на паркете лежали солнечные квадраты. Служкин заглянул в конструкторское бюро, и по его просьбе кто-то привычно крикнул в лабиринты кульманов:

– Рунева, к тебе жених!…

Саша выглянула неожиданно жизнерадостная и попросила:

– Витечка, подожди немножко, я тут линию доведу…

Служкин покорно отправился на лестницу, раскрыл форточку и закурил. Затон искрился рябью. Чисто отмытый белый дизель-электроход у дебаркадера вхолостую гонял двигатель, взбивая за кормой бурун. На дальнем камском просторе медленно, как перо, летела «ракета». Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Линия, которую доводила Сашенька, видимо, была длинная, как Великая Китайская стена. И вдруг чьи-то руки обхватили Служкина за талию, а когда он обернулся, то наткнулся губами на мягкие и теплые губы Саши.

– Я все знаю, Витенька, – отрываясь от него и грустно улыбаясь, произнесла Саша таким тоном, словно бы снимала со Служкина неприятную обязанность что-то объяснять.

– Тогда ответь мне, в каком году запорожские казаки штурмовали Мачу-Пикчу? – немедленно потребовал Служкин.

– Не поняла… – растерялась Саша.

– Ну, ты же сказала, что все знаешь.

Саша облегченно рассмеялась.

– Что мне нравится в тебе, Витя, так это то, что ты даже в самые горькие минуты не теряешь чувства юмора… Хорошо тебе. Меня на такое мужество никогда не хватает.

– А что со мною случилось? – удивился Служкин. – Ты узнала, что я неизлечимо болен и это, скорее всего, гонорея?

– Гонорея излечима, – чуть покраснев, сказала Саша.

Оба они неожиданно замолчали, словно споткнувшись.

– Будкин ведь предал нас обоих, – выправилась Саша. – И тебя, и меня. Мы с тобой как потерпевшие кораблекрушение, вдвоем на необитаемом острове…

– Ты недавно видела Будкина? – осторожно спросил Служкин.

Саша кивнула и молча подалась к нему. Служкин нежно обнял ее и провел рукой по волосам. Сашенька раньше никогда не позволяла ничего подобного, если был риск попасться кому-нибудь на глаза.

– Будкин сказал мне, что у него со мной все кончено и чтобы я его больше не доставала… И еще рассказал про Надю.

Служкин задумчиво хмыкнул. Саша пристально глядела в окно на блещущий затон, на теплоход у дебаркадера, на ясную камскую даль.

– Господи, как я устала, как я измучилась… – жалобно прошептала Саша. – Не могу уже дальше тут жить ни секунды… Каждый день мимо окон корабли плывут – знал бы ты, Витя, как мне хочется очутиться у них на борту и уехать отсюда… Терять мне уже нечего…

– А с Колесниковым ты не виделась?

– Нет. – Саша качнула головой. – Да что мне Колесников? Я его по-настоящему и не любила никогда… Он же дурак. С ним только спать очень хорошо, потому что он исключительно сильный кобель, а больше с ним делать нечего. Я ведь, как ты мне советовал, его использовала только в качестве клина, которым другой клин вышибают, да вот все равно ничего не вышибла…